Шатов. Кириллов. Петр.

[Lady_Mary]

По роману Ф.М.Достоевского "Бесы"
_страница спектакля на сайте_

[Lady_Mary]

...спектакль оказался очень интересным. Я не перечитывала книгу перед походом. Интересно было воспринять именно постановку, а не смесь моих образов и мыслей с образами и мыслями режиссера.
Спектакль был на Малой сцене, там же, где играли "Любку". Отдельное удовольствие в том, что зал маленьких, сцена на одном уровне со зрителями. Фон помещения темный (хотя, возможно, только для эти спектаклей?). И перед началом спектакля погасили все освещение. Полная, глубокая темнота. Я очень люблю этот момент. Темнота для меня осязаема. Я словно перешагиваю границы между окружающим миром и сценой.
Постановка хоть и классического текста, но идет не линейно. А будто бы фреймы открываются перед глазами.
Вот один фрейм - Кириллов. Упрямый, запутавшийся, как подросток. Вот второй фрейм - Шатов. Потерянный, внутренне честный. И между ними Петр - как связующее и разобщающее одновременно. Как блик на экране - то тут, то там. Как оттенок. И правит балом. А потом эти два фрейма показывают одновременно - сцена в комнатах Шатова и Кириллова с границей и одновременно общим пространством в виде стола с чайником, с чаем.
Мне всегда нравилась и в тоже время казалась поразительным настоящесть происходящего на сцене. Актер, кажется, живет, а не играет, как в кино, например. Вот он умылся из бочки с водой. Настоящей, мокрой водой, намочив рукава и разбрызгивая капли на первые ряды. Вот выпил чаю. Состоящего из заварки и воды, выпил из стеклянного тяжелого стакана, глотнул. И все это дает такое ощущение жизни, реальности происходящего, и понимание, что это спектакль, не перебивает, не портит впечатление. Словно там не актеры, а люди. Именно те люди, чья жизнь сейчас и происходит. Какие метаморфозы с ними происходят.
О впечатлениях от этих метаморфоз, этой жизни я писать не буду. У меня пока много эмоций. Не улеглось еще то, что можно было бы описать.

Актеры подобраны отлично. Но в РАМТе я другого и не встречала. Даже Эркель, даже Мари, появляющиеся на сцене точечно, именно такие, какими они и должны быть. Мне, не готовившейся к спектаклю и не читавшей книги, не нужна была дополнительная информация о них. Все связи, все их отношения, мысли, движения и состояния были внутри сцены. Ни одной внешней связующей нити. Все между ними, все понятно, и видно сразу.
Интересно насколько близка к тексту была речь героев. Иногда было ощущение, что стилистику сохранили, особенно в монологах Кириллова это чувствовалось. Но пару раз проскальзывали каламбуры и реплики, казавшиеся современными. В такие моменты в зале смеялись.
http://salembo.livejournal.com

[Erleuchtung]

Спектакль, пропитанный страхом. (отзыв от 29.05.14)

ШКП со второго ряда и ШКП с первого - вещи кардинально различающиеся. В первый раз, с левой стороны второго ряда, мне было не видно весь правый фланг сцены. Во второй раз, на самом левом краю первого ряда, мешал только столб, закрывавший всего лишь середину помоста и бочку, и треть важных взглядов из середины до нашего края не дошли. Зато мы находились между артистами и зрителями - ряд слегка загибался - и было видно обе стороны, очень любопытно. Зал, к слову, был хороший и внимательный. И робкий - перед началом все толпились на лестничной площадке, опасались заходить в подозрительно атмосферно затемнённое фойе, прошли только после того, как мы с Юлей прорвались через толпу и кинулись к стульчикам, и в финале прервали звенящую тишину и запустили аплодисменты тоже мы, и такое бывает.)

Я почему-то опять во время монологов уходила в какие-то свои мысли. Может из-за накопившейся усталости, кто знает. Вот сидишь, вглядываешься в лицо персонажа, параллельно обдумываешь его слова, а потом обнаруживаешь, что за обдумываниями перестала слушать вообще, и финал монолога вылетел в трубу. Это печально, зато повод для следующих походов.

Артисты завораживают, и с такого минимального расстояния эффект сногсшибательный, ты как будто проваливаешься туда, внутрь, и сам становишься Шатовым и перебегаешь из квартиры в квартиру, или обнаруживаешь себя Кирилловым и изумлённо внимаешь Верховенскому, отказываясь верить, что в человеке способны жить такие мысли и идеи. Или сцена Шатова и Эркеля - Эркель свистит в свисток, раз, другой, третий, двигается в сторону, не переставая свистеть, доходит до столба и останавливается, в шаге от тебя, а ты уже знаешь продолжение сцены, и с самым первым звуком свистка покрываешься мурашками, и передёргиваешься всем телом, вжимаясь в спинку, отодвигаясь от... Стоп-стоп-стоп, доходит мгновением позже, это же совсем не страшный Дима Бурукин, что с тобой, это всего лишь образ.
Люда Пивоварова оставляет яркое впечатление, даже с такой небольшой ролью, замечательная она.
Янин в прошлый раз был гораздо лохматее, сейчас подстригся к лету и стал не так остро беззащитен. Но наблюдать за его глазами по-прежнему - постигать душу, всё её метания и страдания. А как он говорит о появившейся крохе, на это невозможно смотреть без улыбки и слёз.
Глаза же Сипина - два дула. Смотреть в них страшно, отвести взгляд невозможно.
Печёнкин восхитительно демоничен. Это не зло в чистом виде, не картонный манекен, нарисованный только для того, чтобы вызывать у зрителя однозначную неприязнь. Он один из нас, со своей правдой, логикой, философией, идеями. Верховенский опасен, умён, гибок, аккуратен. Он вызывает уважение.
Мне сказали в прошлый раз, что Эркель там самый главный бес. Тогда я этого не увидела. В этот раз смотрела на некоторые акценты внимательнее, и соглашусь. Он темнее Верховенского, потому что закрытая шкатулка, как раз он ближе к картонной фигуре - олицетворению зла, он показывает нужные эмоции в нужный момент, маскируясь, храня внутри беспощадность, накапливая опыт в наблюдениях за Петром, развивая в себе бесчеловечность, тихо думая свои мысли.

Юлю осенило, что на поклонах артисты встают в ряд по возрастающей, от наиболее безобидного к... а самый крайний по правому флангу - режиссёр за пультом, что как бы намекает

Мне необходимо прочитать Достоевского. Сходить ещё раз на этот спектакль, и на постановки других театров. И размышлять, размышлять, размышлять, потому что до меня доходит долго, и чаще всего поверхностное.

[Erleuchtung]

(отзыв от 28 октября 2014 года)

Достоевский создал эпическое полотно, где единица измерения - русский народ, а я вижу только трагедии отдельно взятых людей, что в камерной сюжетной веточке Ш.К.П., что в масштабных Бесах на М.Бронной.

Пришла в третий раз, и оказалось, что за несколько месяцев поднакопила знаний, в первую очередь, понятное дело, сюжетные повороты из Бесов на М.Б., стало понятнее, что за люди и события упоминаются мимоходом, ну и так, по мелочи, общая эрудиция, на которую идёт проверка так же мимоходом. Вот как прочитаю первоисточник, как обдумаю, обращусь к рецензиям, пересмотрю пару постановок несколько раз, глядишь всё встанет на свои места и я достигну просветления.

На меня никто не упал и ничто не упало, в некоторых моментах я смеялась, прикрывшись ладошкой, в основном улыбалась. Просто удивительно. Думаю, что тому причиной невалидольное место, рядом с лавкой Шатова, действия там было не очень много, и почти только безобидные Янин и Пивоварова. Вот у бочки было бы жутко.
Наконец-то услышала всё, что говорят громко и шёпотом "в квартире Шатова" и у двери. Проясняются монологи, замечаешь мелкие детали. Бледный Сипин с чёрными глазами, я впервые видела, как он плачет. Взъерошенный, незащищённый Янин, которого хочется немедленно остановить, обнять и успокоить, весь как натянутая струна, мечется по квартире и едва не сшибает свечу, робко улыбается, рассказывая о новорожденном, по-отечески пытается воззвать к тому человеческому, что ещё осталось в Эркеле. Верховенский, которого Печёнкин сделал не безумцем, не помешанным, но чётко следующим своему пути, убивающим, но аргументирующим свою позицию так, что в итоге персонаж не кажется абсолютным злом, но выглядит человечнее, чем ему положено. Эркель. Просто Эркель и финальный взгляд, затмевающий всё, что за это время успел сделать Верховенский. Холодный чай, горящая лучина, какофония внутри и снаружи, оно сильнее, они сильнее, свист в одном углу, подхватывающий свист в другом углу, скрутить, взвести курок, спустить.
Он всё-таки меня переехал, снова...

[Icegry]

О спектакле 07.04.2016.

Шатов. Павел Хрулёв. Более взрослый - и за счёт этого более мягкий и спокойный. Меньше внутреннего напряжения - больше уверенности в правоте своих убеждений. Мягкое, очень тёплое и покровительственное отношение к Марье - Шатову теперь не нужно жечь руку на свече, он способен взять себя в руки и так. Снисходительное отношение к Эркелю - мальчишка же...
И за счёт всего этого он куда более беззащитен, чем был раньше.
Пожалуй, единственное, чего мне пока не хватает у Хрулёва - это взаимодействие с залом, которого пока не было (монолог о родившемся ребёнке...). Может быть, это придёт. Может быть, так и останется воспоминанием о том, как лично с тобой делился счастьем Шатов Алексея Янина. Не буду ни загадывать, ни ждать. Роль Хрулёву в любом случае удалась. Его Шатов настоящий и живой.
Разумеется, с таким Шатовым не могла не измениться и Марья, которая у Людмилы Пивоваровой тоже стала взрослее и серьёзнее (и вообще Пивоварова мне в этот раз понравилась больше всех).
Кириллов. Максим Керин. (А вот о том, что Кириллов теперь в зал смотреть будет, предупреждать надо, это очень страшно).
Совершенно другой. Настолько другой, что одного спектакля мне точно не хватит, чтобы понять.
К тому же местами на него действительно было страшно смотреть.
Кириллов для меня самый "тёмный", наверное, персонаж "Бесов" - потому что чуть ли не единственный, в голову к которому Достоевский нас не пускает, а определить, что в этой голове происходит, по скупой и лаконичной речи, по столь же лаконичным действиям очень сложно и иногда тоже страшно. Что могло довести человека до такого саморазрушения? Какой ужас должен происходить в душе и в мыслях? Да нормален ли он вообще психически?
За игрой Сипина явно сквозил некий психиатрический диагноз, его Кириллов, пожалуй, не мог контролировать то, что с ним творила его идея, последний монолог и самоубийство - это был уже не он. И этот страшный взгляд, обращённый вовнутрь.
У Керина Кириллов настолько нормален, что от этого даже страшнее.
Его самоубийство осознанно и почти рассудочно. Он действительно сознаёт то, что делает. Он остаётся собой до последней секунды.
И всё равно отчаянно хочет жить.
И при этом у него есть то, что он выбрал своим долгом - самоубийство как бунт перед Богом.
Конечно же, существующим.
Осознаёт Кириллов это или нет, но он явно верит в Бога сильнее всех присутствующих перед нами на сцене.
(Вот не помню я, останавливался ли Сипин перед зажжённой лампадой непосредственно перед самоубийством, а это важная деталь. Кажется, нет. У Керина этой паузы сложно было не заметить, она была как своеобразная точка).
Иной стала реакция Шатова и Кириллова на присутствие Верховенского, его слова и прикосновения - ни у того, ни у другого я не заметила былой брезгливости, они оба будто бы настолько выше этого, что им не до того.
Верховенский как-то даже измельчал на их фоне.
Зато между ними обоими вдруг начала прослеживаться связь, которой раньше, кажется, не было так заметно. Какой-то их собственный непроизнесённый диалог, их спор о жизни, смерти и Боге. Которого в спектакле нет, но он чувствуется!
И они встречаются глазами в том эпизоде с двумя параллельно идущими диалогами - не видя друг друга на самом деле, находясь в разных местах, обращаются они друг к другу, и почему-то так хочется, чтобы они друг друга услышали и поняли, настолько кажется, что всё в этом случае могло бы быть иначе - хотя, разумеется, нет.
А Ставрогин - что Ставрогин. О его смерти мы, как водится, узнаём ещё до начала спектакля. Только она не кажется такой уж значимой. Это раньше ты всё время помнил, что Ставрогин по большому счёту создал всех героев "ШКП" такими, какие они есть, и его смерть - ну это как "Бог умер", наверное.
А теперь закрадывается мысль, а был ли Ставрогин...
Какая-то он теперь фигура - вроде Герцена...

Страшно хотелось бы в этом разобраться.
Страшно хотелось бы, чтобы спектакль продолжал жить - теперь переродившимся.
Ну не может же всё это великолепие затеваться ради вводов на несколько раз.

[Erleuchtung]

отзыв от 07.04.2016

"Как я рада, как рада, что попала на этот страшный спектакль, как я счастлива была после долгого перерыва окунуться опять в эту эпоху, как я радовалась атмосферному фойе, бонусной комнатке в углу, запаху жжённой лучины, каждой детали реквизита и декораций, каждому персонажу, каждой знакомой фразе. Я успела мысленно попрощаться с ним, и как же здорово, что спектакль сохранили, и влили в него свежую кровь, да ещё такого калибра.

Дебютанты Максим Керин и Павел Хрулёв - как влитые.
В том, что Керин оправдает ожидания, сомневаться не приходилось, было бы странно, если бы не оправдал. Его, разумеется, сравниваешь с Сипиным, и чаши весов в данном случае находятся в равновесии, что встречается редко. Есть только одно отличие по игре - если Сипин всю дорогу находился в сомнениях, несмотря на множество убедительных слов, выглядел потерянным, то у Керина Кириллов совершенно чётко определился в своих намерениях и движется к цели, не обращая внимания на разные мелочи, а тем более на Верховенского. И это так же мощно, так же страшно, так же глубоко. Мне не хватало только чёрных глаз Сипина - будто два дула в кульминационном эпизоде составления предсмертной записки.
С первого же мгновения появления Хрулёва-Шатова в дверном проёме сердце пропустило удар - успело показаться, что это Янин. Они не то чтобы похожи, только если чем-то основным типа цвета волос и габаритов. Но сходство по игре неуловимое. Взъерошенность, взволнованность, трогательность - всё на месте, всё к месту, я вам верю, вы прекрасны. Единственной новой ноткой стал лёгкий акцент на отношении Шатова к Эркелю. Чуть заметнее, чем Алексей Янин, Павел обозначал юный возраст Эркеля и жалел его чуть выразительнее.
И Эркель, самый тёмный и опасный персонаж в спектакле, в отличном исполнении Бурукина, одна из моих любимых ролей Дмитрия, как я скучала. И Верховенский, этот демон, который отлично доносит до зрителя своё мировоззрение и раскладывает по полочкам свои принципы, которого понимаешь, от чего много позже запоздало приходишь в ужас, и это высший пилотаж от Печёнкина, его лучшая роль на данный момент.

Обидно за коварный мячик и смазанный финал, такой лаконичный, но так много говорящий, последним гвоздём вбивающий в зрительский мозг догадку, которую уже не успеть осознать, потому что поклоны.
В ушах отзвуки свистка, при виде которого совершенно автоматически съёживаешься, потому что знаешь каждый следующий шаг. Перед глазами стоп-кадры, хорошо знакомые, практически родные. Как здо-ро-во."

[Lyra]

Отзыв от 07.04.2016

Возможно ли влюбиться в спектакль, даже не посмотрев его? Лишь по восторженным отзывам знакомых и друзей, по нескольким фотографиям. Потому что там заняты любимые артисты, а спектакль поставлен режиссёром, работа которого тебя уже однажды сильно впечатлила. Ответ – да!

Тут даже не было каких-либо опасений, что спектакль может не оправдать моих высоких ожиданий. А даже если бы они и были, то мигом улетучились бы, стоило мне сделать шаг в фойе малой сцены.

Полутёмное помещение, свеча, открытая дверь в крохотную комнатку в «мезонине», записка на столе: «Никого не винить, я сам. Н.С.». Люди стоят маленькими кучками, говорят шёпотом, а кое-кто так и остался в гардеробе и на лестнице. Все ждут, когда начнётся. Ощущается тревога.

А ещё утром в городе стоял запах гари и моросил мелкий дождь. Нечего сказать, антураж «Бесов» собран полностью ещё до того, как нас пустили в зрительный зал. Или точнее – в дом Филиппова в Богоявленской улице.

Сценография лаконична, но всеобъемлюща. Обугленные дощатые стены, балка с цепью, бочка, помост из ящиков, посередине стол. В левой половине задник-забор с вынутой расшатанной доской, лазом для ночных гостей Кириллова. В этой щели под самым потолком висит лампадка. Справа – лестница и один-единственный ящик. Ещё разнокалиберные табуреты, оказывающиеся во время действия то в одной, то в другой половине сцены.

Другие немаловажные для восприятия детали – полумрак (а иногда абсолютная тьма) и запах горелой древесины. И абсолютная тишина, в которой ты забываешь о том, что с тобой в зале есть ещё люди. Ты забываешь обо всех, растворяешься…

- Пётр Степанович, вы так открыто на всех смотрите… Пётр Степанович, но ведь они ненадёжные…

Верховенский появляется из темноты прямо перед тобой, за его спиной Эркель. У тебя отсутствует возможность отстраниться. Холодный оценивающий взгляд свысока и ты понимаешь, что ты вовлечён во все происходящее. И чем дальше, тем больше ты это осознаёшь.

Хочется обойтись без банальностей, что такое прочтение «Бесов» гениально, но ведь это действительно так. Пять персонажей, несколько разговоров и событий, на которых зиждется вся суть и настроение романа. Зрители вовлечены, они и есть «наши» и отсутствующий в спектакле Ставрогин. Хотя даже не так, Ставрогин тут незримо присутствует. Но он мёртв ещё до начала действия, повесился в мезонине.

Пётр Верховенский без своего кумира, перед которым он преклоняется и чьего одобрения жаждет. Его монолог о «первом шаге» лишён того унизительного момента, когда он догоняет Ставрогина на улице, хватая его за руку. Нет, его речь обращена в зал, он выхватывает глазами лица людей и ему не нужно прикладывать усилий, чтобы убедить их в своей правде. В этом его талант, сочинить историю, а потом заставить поверить в неё всех остальных. И, если читая книгу, ты можешь противостоять этому, то сидя в зале, ты попадаешь на крючок, попадаешь под отрицательное обаяние Верховенского, осознаёшь пророческую силу его слов. Очень противоречивое чувство, но бороться с ним чертовски трудно. Сергей Печёнкин создал какого-то невероятного Петра. Хитрый, изворотливый и даже может показаться, что бесстрашный. Он абсолютно уверен в своей правоте, готов на крайние меры ради блага общего дела. Он безжалостен. Он самоуверен и эгоистичен, но готов даже переступить через себя в чрезвычайном случае. Он прощупывает своих собеседников и в буквальном смысле прикасается к ним во время разговора, трогает стену у печки, все предметы, интересующие его. Он всё должен знать наверное. И я очень рада, что увидела Петрушу Сергея именно сейчас. Невероятная актёрская работа, своего рода кульминация.

Максим Керин в роли Кириллова в очередной раз потряс. К сожалению, я слишком редко вижу его на сцене. Привыкла чаще его встречать в зрительном зале или фойе, что совершенно забыла, как он может играть. Хотя «играть» не то слово, он проживает своего героя. Непоколебимая вера в свою идею, свет в огромных голубых глазах, зачатки безумия не видны за его искренностью и добротой. Пётр боится его с самого начала, с первой встречи, но умудряется смотреть свысока. Лишь в финале безумие Кириллова берёт над ним верх, вырывается наружу и приводит Верховенского в ужас. Тот сжимается, становится маленьким, ничтожным…

И какой же прекрасный Шатов у Павла Хрулёва. Тут мне абсолютно не с чем сравнить, Павла видела впервые, но совершенно об этом не думала. Прекрасная черта спектакля, когда актёры обращаются в своих персонажей. В данном случае Шатов будто сошёл со страниц романа, разве что старше, но про это быстро забываешь. Напряжённый, но спокойный, опасающийся посторонних, он как затравленный зверёк. И как разительно он меняется с приездом Марьи. И его слова о ребёночке невозможно без слёз слушать.

Перечитывая «Бесов» перед спектаклем, я никак не могла представить Люду Пивоварову в роли Марьи Шатовой. И опять поразилась тому, что не увидела актрису за персонажем. Прекрасная.

И последний – Эркель Дмитрия Бурукина. Безжалостный, слепо следующий за Верховенским. Даже дальше Верховенского. Идущий на убийство Шатова с холодностью и расчётом. И если в этот момент Пётр бледен как полотно, то на лице Эркеля читается торжество. И последняя сцена с мячом вышла довольно символической. Кириллов мёртв, Верховенский бежал, но Эркель свою работу доведёт до конца.

Спектакль идёт всего полтора часа, но за это время ты растворяешься в нем полностью, что выход артистов на поклон застаёт тебя врасплох. Опять же скажу, что это самый атмосферный спектакль из всех, что я видела. Это и совершенно особый запах лампадки и горелого дерева, запах жжёных спичек и потухшей свечи, близость артистов, играющих в упор к первому ряду. И, конечно, то, что ты становишься свидетелем событий, происходящих за закрытыми дверями и ставнями, тайных встреч и интимных разговоров. Ты невольно становишься соучастником. И это оставляет след.

Актер изображает жизнь и смерть,
натягивает бороду, парик.
- Попробуйте однажды умереть! -
знакомый Лжец открыто говорит.

Он вечно продолжает свой рассказ,
вы - вечно норовите улизнуть.
Заметив вас, он хочет всякий раз
о вашей жизни что-нибудь сболтнуть.

Он вводит вас в какой-то странный мир
сквозь комнаты дремучие, как лес,
он прячется за окнами квартир,
выкрикивает издали: Я здесь!

Все правильно. Вы чувствуете страх,
все правильно - вы прячете свой взор,
вы шепчете вослед ему - дурак,
бормочете - все глупости и вздор.

Друзья мои, я вам в лицо смотрю,
друзья мои, а вас колотит дрожь,
друзья мои, я правду говорю,
но дьявольски похожую на ложь.